|
-
|
Академик
Евгений Васильевич Золотов
|
Николай Никитович Федотенков, доктор технических наук и генерал,
пытается втолковать мне высшую математику баллистики.
– А приоритет в разработке теории и в экспериментальных исследованиях
принадлежит Золотову, – завершает он.
– Ты скажи проще, – дружески кладя ему руку на плечо, говорит второй
мой собеседник, Анатолий Сергеевич Попович, – Золотов научил зенитные
управляемые ракеты уверенно попадать в воздушную цель. И задачка эта была
не проще, чем придумать саму ракету.
Слушаю их и с трудом собираю воедино все, что уже знаю об академике
Золотове. Новые разработки в кибернетике, в оптимизации процессов
производства, в автоматизации системы управления, вошедшие благодаря ему в
теорию и практику отечественной науки. Научные институты, центры и
лаборатории, которые он ставил на ноги. Теперь вот еще баллистика...
Фундаментальные исследования в организации противовоздушной обороны –
это, так сказать, «ранний» Золотов. О «позднем» мне рассказывали его
ученики, шагнувшие в науку с основанной им кафедры АСУ Тверского
политехнического института.
Связь с Москвой то и дело прерывалась, и вице-президенту академии
энерго-информативных наук Злаказову приходилось дважды и трижды
надиктовывать мне одно и то же.
– Этот человек был безграничен! – почти кричал он в трубку. – Не просто
крупный ученый-провидец. По ряду научных направлений он на десятилетие
опередил соотечественников. Его надо ставить в один ряд с крупнейшими
математиками мира. Это точно! И вклад его в медицину тоже уникален.
...Математическое моделирование деятельности человеческого организма –
это, пожалуй, самый неожиданный «выброс» вулканического таланта Евгения
Васильевича Золотова. На улице Буденного я нашел созданную им в своё время
межвузовскую лабораторию и в её лабиринтах – кабинет директора фирмы
«Медэп» А.А. Малина – одного из его «птенцов».
Пришел неудачно. Член-корреспондент той же, до недавних пор
засекреченной академии Алексей Алексеевич Малин вылетал в Штаты на
симпозиум, и внизу его уже ждала машина. Пока он заканчивал разговоры с
сотрудниками, я разглядывал дипломы и фотографии на стенах. На одном
снимке (с орбиты) улыбающиеся космонавты показывали какой-то прибор.
– Тот самый, – взглянув на снимок, сказал Малин, – я вам
рассказывал.
В конце 60-х годов, уже возглавляя кафедру АСУ, Золотов, увлекшись
рефлексотерапией, «пробил» лабораторию для исследования электрических
характеристик человеческого организма. На основе точечной акупунктуры ему
удалось разработать со своими учениками систему приборов для
экспресс-диагностики.
– До него в отечественной науке и практике ничего подобного не было, –
рассказывал Малин, – и официальная медицина обвинила нас чуть ли не в
колдовстве. Тем не менее, благодаря нашему «верховному жрецу», опытный
образец удалось передать космонавтам, и точечный электростимулятор так
понравился, что, вопреки инструкции, они прихватили его с собой на землю.
Что сыграло едва ли не решающую роль в судьбе нашей лаборатории.
Теперь у фирмы «Медэп» (бывшей лаборатории) обширные зарубежные связи,
большая программа и свой лечебно-диагностический центр.
– Алексей Алексеевич, – спросил я Малина, – объясните, с какой стати
математик Золотов ринулся в медицину?
– У нас мало времени, и я скажу коротко, – повернувшись к большому
хорошему портрету Золотова, сказал Малин. – Евгений Васильевич был
человеком широкой натуры и больших страстей. И переживал разные увлечения.
Уверовав в традиционную восточную медицину, занялся переводами. Вытащил из
ее истории все. Потом сказал: то, что делает Джуна, с помощью наших
приборов будет делать любая медсестра. Сегодня мы близки к этому. А как мы
работали! Тема неплановая, и над схемами мы ломали головы по ночам. Скажет
Мне: «Леша, тащи хлеба и колбасы, остаемся». На монтажных столах и
засыпали.
В жизни Золотова было три этапа:
– сибирский (последний), тверской – самый продолжительный, и
евпаторийский – самый ранний.
Там, в Евпатории, нежась после военного лихолетья под южным солнцем,
будущие доктора наук чертили на песочке символы своих первых
прозрений.
– Мы были молодыми лейтенантами и, как полагается молодости, жили
весело и бесшабашно, – рассказывал Николай Никитович Федотенков. – Золотов
уже тогда выделялся. В засекреченной нашей конторе, переросшей потом в
НИИ-2, он был всегда первым – первым кандидатом наук, первым профессором,
позже стал единственным среди нас академиком. Отличался смелым,
независимым умом. Мог самому маршалу сказать: это неперспективная тема. И
отвергал ее.
Рассказывают, что, обладая поистине компьютерным аналитическим
мышлением, широчайшей научной эрудицией и редкой интуицией, Золотов с
одного взгляда мог отличить стоящую идею от пустышки.
В политехническом институте, занимаясь проблемами системных
исследований, он рецензировал многие научные работы. И, бывало, пробежав
глазами несколько формул и перелистав рукопись, тут же отбрасывал ее в
сторону: «Здесь ничего нового нет. Бред сивой кобылы». Все, к теме можно
было не возвращаться.
Приходил на ученый совет, впивался глазами в какого-то заикающегося от
волнения паренька и тащил его к себе за рукав: «Завтра же приходи ко мне
на кафедру».
Если ректор или партком, являя свою власть, заваливали нужную тему,
Золотов отправлялся в министерство, в ЦК, шел там напролом и выходил
победителем.
Вспоминает еще один его ученик, Герман Иванович Лукьянов:
– Будучи непререкаемым авторитетом в научном мире, он ни в коей мере не
был высокомерным человеком. Ничего от корифея или вельможи. К молодым
ученым и толковым студентам относился отечески. Но бездарность в науку не
пускал. От него вышло более 20 профессоров, вместе с тем, видя, что
человек не тянет, Золотов говорил ему необидно: «Слушай, ты хороший
лектор, этим делом впредь и занимайся. Договорились?»
...Домашний архив Золотова оказался неожиданно бедным.
– И дела его, и мысли, и увлечения, – все это было вне дома, –
рассказывает супруга Варвара Дмитриевна Гоголь. – В молодости пробовала
воевать, потом отступилась: повернуть его не удавалось никому. Для
домашнего быта он не был приспособлен. А с детьми общался так: возьмет
маленькую Ольгу под мышку, в другую руку коробку шахмат и пошел искать
партнера. Посадит ее рядом – смотри. Если собиралась компания, мог шутить,
хохотать, произносить тосты, а потом тихо исчезал: какая-то мысль пришла.
Вот пошлости, банальных пересудов не выносил. Приехал как-то близкий
родственник, потом жалуется: я ему и про то, и про это, и свежий анекдот,
а он за час три раза сказал «да» и два раза «нет».
...Рассматриваю блокноты, бумаги, удостоверения и нахожу охотничий
билет.
– Да это друзья заставили купить ружье, – улыбается Варвара Дмитриевна.
– Чтоб хоть как-то отдыхал. Ну, загорелся: поеду на охоту. Взяли они
лицензию на кабана, поехали. Там на него нашло озарение, и он, забыв про
охоту, стал чертить свои иероглифы на березе. А кабан промчался рядом и
втоптал его ружье в снег. Ну, охотники, несмотря на ученость, высказали
ему и постановили, что будет он у них только почетным членом.
– А это что? – спрашиваю я, вникая в какой-то договор о постройке
катера «...для ближнего и дальнего туризма».
– Ох, – вздыхает Варвара Дмитриевна, – с этой лодкой он и вовсе об
отдыхе забыл. Спал по два-три часа, чтоб не воровать время, отведенное на
основную работу.
Золотов вовсе не намеревался заниматься водным туризмом. Просто увлекли
требующие математических обоснований проблемы: использование нового
материала (стеклоткани), расчет подводных крыльев, изыскания принципов
движения в водной среде под воздействием электромагнитных полей.
Возглавив в НИИ-2 любительское КБ, они вместе с капитаном первого ранга
Поповичем и группой энтузиастов собственноручно построили необычное судно,
промчавшееся в День военно-морского флота по Волге со скоростью
курьерского поезда. «За чудо-катером, – писала тогда «Калининская правда»,
– из крутых бурунов и веера брызг возникла летящая Афродита, виртуозно
управляющая водными лыжами».
«Афродита» – это была уже подросшая Ольга, любимица Золотова. Сделав
свое дело, исчерпав тему Золотов с легким сердцем передал другим.
– Математика – ключ ко всем прочим наукам, – говорил он студентам. И,
увлекаясь самыми разными делами, доказывал это неоднократно.
У него была феноменальная память, без всяких усилий выстраивавшая в
логические системы самую разнообразную информацию. Потом, к случаю, он
мог, удивляя знатоков, интересно рассказать о московских храмах, о
конфуцианстве или гончарном промысле.
Однажды, побывав в доме академика Пугачева, он заинтересовался
сиамскими кошками (у супруги уважаемого академика их была стая). А в
следующий раз прочитал целую лекцию об инстинктах и повадках этой
интересной популяции.
– Евгении Васильевич! – воскликнул потрясенный Пугачев. – Всем
известно, в автоматизированных системах вы бог. Но при чем здесь сиамские
кошки!
Последние годы Золотов в основном занимался Дальним Востоком, создавая
вычислительный центр и математическую школу при госуниверситете в
Хабаровске. Огромный край затянул его своей необжитостью. И Золотов
погружается в новую проблематику: в проектирование полиэнергетических
станций, производство пищевого животного белка, создание экологической
аппаратуры, в разработку новой технологии строительства. Отдавал себя этим
делам целиком со всей щедростью своего большого сердца.
...По разным делам часто бывал в Москве. В последний приезд позвонил
домой, в Тверь, из гостиницы:
– Варя, это я, здравствуй. Завтра буду. Нет, встречать меня не надо,
лучше нажарь грибков. Побольше, с картошечкой.
...А через два часа его не стало.
Медицинская экспертиза засвидетельствовала кардиологический шок.
Случилось это в позапрошлом году.
Сегодня Евгению Васильевичу Золотову было бы 70. О таких, как он,
говорят: оставил яркий след в науке. В общем, так оно и есть (имя в БСЭ,
научные труды, признание Международной академии фронтальных проблем). Но
есть еще добрая память. И больше вспоминают даже не маститого ученого, а
прежде всего человека – обаятельного, яркого, талантливого, который и
теперь еще для бывших однокашников – «евпаторийских докторов» остается
просто Женькой.
Газета «Вече Твери», 28 апреля 1992 г.
Марк
МАЯСТРОВСКИЙ
Истории Бориса Евгеньевича Золотова
рассказанные на семинаре в июне 2002 года в Феодосии
Барабулька
В Евпатории жил маленький (до 5ти лет) кривоногий пацан. Иногда папа покупал ему целый килограмм (огромный кулёк из газеты) вкусной копчёной рыбы
— барабульки. Её можно было есть и делиться ею с друзьями. Но покупал папа ее редко.
Пацан решил сделать что-то, чтобы ее стало больше и выяснил, что папа покупает ее, когда ему платят премию за то, что ракеты попадают в цели. Пацан понял, что надо сделать так, чтобы ракеты попадали в цель. Потому, когда папа в следующий раз собрался на запуски, мальчик предложил ему обмен
— 2 кг барабульки за то, что ракеты попадут. Папа согласился и все 5 ракет попали. Причём 2 из них сначала ушли в сторону и им были даны команды на самоподрыв, но они не взорвались, а снова нацелились и попали в цель. Папа спросил мальчика, может ли он сделать так ещё раз
— для запусков на приз Главкома ВМФ. Ракет уже было больше — 10 штук. Мальчик начал вычислять, сколько же потребовать барабульки
— 5 кг, конечно же не купят, а 2 — мало. Он остановился на 3-х кг. Папа сказал, что "хоть пять".
Ракеты попали в цель, пацан получил кулёк с барабулькой, но рассыпал ее, упав идя с ней по дороге
— очень сильно болела голова.
Для исследования этого феномена создали что-то исследовательское — институт или лабораторию и руководителем ее сделали, конечно же, отца мальчика
— Евгения Золотова.
800 студентов
2 мировая война, немцы под Москвой. Ставки высоки и 800
студентов-добровольцев мехмата (или физмата) МГУ бросают на оборону Москвы.
Бросают в то пустое место, куда специально перевезли элитный немецкий полк,
чтобы эти лучшие из лучших первыми вошли в Москву. И вошли бы, потому, что
немцев привезли вовремя — путь на Москву был открыт. Но суперправильный
командир не бросился сразу вперед, а выслал разведку, на чем потерял драгоценное
время и красные успели заткнуть дыру московскими студентами — тоже лучшими из
лучших умов своего времени. И они остановили немецкий полк, но выжило лишь
немного — то ли 18, то ли 21 человек. Все остальные великие ученые погибли. За
этот страшный грех до сих пот Рокоссовский и Баграмян маются между раем и адом.
А выживших студентов произвели в офицеры и, чтобы сохранить, послали подальше от
фронта — в Алма-Ату, в комендатуру. А там не придумали ничего лучше, как
посылать их в патрули отлавливать дезертиров. А дезертиры, как известно, не
сдавались -- им нечего было терять. Так погибли и те из студентов, кто выжил под
Москвой.
А командовал этими студентами Евгений Золотов, отец Бориса, чьим именем
названа Академия фронтальных проблем.
|
