КИТАЙ КЛУБ
galactic.org.ua
СТРАТАГЕМЫ

№ 1

О
Г
Л
А
В
Л
Е
Н
И
Е

 


Обмануть императора, чтобы он переплыл море

мань
обмануть

тянь
император
(также небо)

хай
переплыть

го
море

Обмануть императора, чтобы он переплыл море, поместив его в дом на берегу, который в действительности был замаскированным кораблем.
Сокрытие цели, сбитие с курса, стратагема «шапки-невидимки».
Стратагема coram publico (лат.) — открытый, прилюдный .

Малявин, перевод трактата "Сань ши лю цзи"

Тот, кто старается все предвидеть, теряет бдительность.
То, что видишь изо дня в день, не вызывает подозрений.
Ясный день скрывает лучше, чем темная ночь.
Все раскрыть — значит все утаить.

Толкование
Тому, кто что-то замышляет, нет пользы от ночной темноты и потаенных мест. Красть в полночный час, грабить в глухом закоулке — это действия невежд и неучей. Муж, знающий толк в хитростях, так не поступает.

Смысл стратагемы по "КНИГЕ ПЕРЕМЕН"
Словесное пояснение к этой стратагеме отсутствует, однако упоминаемые в тексте состояния "великого ян" (две янские черты) и "великого инь" (две иньские черты) путем добавления к ним одной янской и одной иньской черты позволяют составить гексаграммы № 43 Гуай "Выход" и 15 Цянь "Смирение". Начальная, вторая, четвертая и пятая черты в гексаграммах являются взаимообратимыми.
Гуксаграмма Гуай начинается с триграммы Цянь "Небо", символизирующей творческий импульс, созидание, за которым следует тенденция к угасанию импульса. Созидание в данном случае требует осторожности, отчего пояснение к гексаграме гласит: "Неблагоприятно браться за оружие". Высшая мудрость заключается в способности примирять и гармонизировать. Сильная пятая черта (пятая дувятка) означает успех для того, кто "действует решительно". Она относится как "великое ян" к верхней иньской черте, символизирующей "великое инь". Относительно слабую третью девятку можно истолковать как фазу покоя в середине пути. Общий смысл гексаграммы Гуай можно понять следующим образом: необходимо решительно вступать в противоборство, но не терять осторожности.

Примеры Харро фон Зенгера

 1   В доме над морем [1]
     Эта стратагема и ее история восходят ко временам военного похода, предпринятого танским императором Тай Цзуном (626 — 649) [2] за море, против государства Когуре на Корейском полуострове.
Мне известны две версии притчи.

1. Когда император с войском в 300.000 человек дошел до моря, он пал духом. Впереди только вода, вода без края. Когуре в тысячах миль отсюда. Как туда переправиться? Почему он не послушал советников, предостерегавших его от этого похода? В смущении он обратился к своим военачальникам, чтобы узнать их дальнейшие планы. Те попросили время на размышления. Так как военачальники боялись, что император может отменить поход, они обратились в конце концов к хитроумному генералу Сюэ Жэныую.
Он не полез в карман за стратагемой, с помощью которой можно было бы мгновенно перенести императора и его воинов за море. Он заявил, что воспользуется хитростью, для чего вплоть до завтрашнего дня никто не должен глядеть на море, и сказал: «Что, если бы император мог проехать по морю, как посуху?»
Сюэ Жэньгуй все подготовил.
На следующий день офицеры сообщили императору, что богатый крестьянин, живущий прямо на берегу моря, пожелал доставить для войска провиант на время переправы и говорить с императором.
Обрадованный император направился со своей свитой к берегу моря. Самого моря он не увидел, так как 10.000 искусно расположенных одноцветных полотнищ от палаток закрывали все поле зрения. Богатый крестьянин почтительно пригласил императора войти в дом. Повсюду на стенах висели дорогие занавеси, а на полу лежали ковры. Император и его спутники уселись и стали пить вино.
Через некоторое время императору показалось, что со всех четырех сторон слышится свист ветра; удары волн раздавались в его ушах подобно грому. Кубки и светильники дрожали и качались. Удивленный император приказал одному из слуг отдернуть занавесь. Взгляд его упал на безграничную темную морскую поверхность. «Где мы?» — взволнованно вопросил он.
«Вся армия движется в открытом море в направлении Когуре», — пояснил ему один из советников.
Перед свершившимся фактом решимость императора окрепла. Теперь он отважно двигался навстречу восточному берегу.

2.  Деревянный город в море
Император немедленно вышел со своей армией в открытое море, не соблазняясь для этого переряженным в дом кораблем. Целое войско в 100.000 воинов, и всадники и кони, погрузились на борт 1.300 кораблей. Император со своими сановниками находился на борту корабля под флагом с императорским драконом. Переправа длилась уже три дня. Вдруг разразилась страшная буря. Морские волны вздымались на много саженей с ревом и шипением и внушали императору такой ужас, что лик его приобрел цвет пыли. Воины и боевые скакуны по всем кораблям в беспорядке валились друг на друга, вскакивали и вновь теряли равновесие. Даже император, Сын Неба, несколько раз грохнулся на пол. Никто из уважаемых сановников не избежал падения и морской болезни. В ужасе император стонал: «Господа, я отказываюсь продолжать этот поход на восток. Хоть бы уж скорее противник атаковал!» [3] Как сказал, так и сделал. Несмотря на возражения некоторых советников, говоривших, что следует объявить о продолжении переправы, поскольку есть угроза нападения корейцев, императорский флот повернул вспять и на всех парусах направился в Дэнчжоу (провинция Шаньдун), где через три дня и причалил.
Император со свитой вступил в приморский город. Там советник Сю Маогун обратился к нему: — Поход против Восточного государства — государственное дело, как же Ваше Величество возвратится в столицу Чанъань? [4] Император ответил: — Буря на море ввергает меня в ужас. Не поплыву больше на корабле, возвращусь вспять, в Чанъань.
Сю Маогун отвечал: — Утешьтесь, Ваше Величество: морская буря, побушевав несколько дней, уляжется. И когда ветры стихнут, мы сможем переплыть море, дабы покорить Восточное государство.
Император Тай Цзун отвечал: — Если все так, как ты говоришь, то мы можем обождать.
Той же ночью Сю Маогун отправился в лагерь военачальников.
— Что привело вас сюда средь ночи? — спросил генерал Цзиндэ. Сю Маогун сказал: — Мне кажется, Его Величество потерял желание продолжать поход на Восточное государство. Только если мы с помощью стратагемы введем императора в заблуждение так, чтобы он переправился через море, мы сможем добиться победы над Восточным государством.
Военачальник Цзиндэ спросил: — Что вы имеете в виду под стратагемой «Обмануть императора, дабы он переплыл море»? Сю Маогун пояснил: — Иди к Чжан Хуаню и добейся, чтобы он предложил стратагему, которая позволила бы нам так обмануть императора, чтобы он переплыл море.
Цзиндэ отправился к Чжан Хуаню и сказал: — Император боится ветра и волн. Он не хочет вновь взойти на корабль и переплыть море. И вот я призываю тебя найти такую стратагему, которой можно было бы так ввести в заблуждение императора, чтобы он переправился через море. Император должен, так и не ощутив мощи морской стихии, спокойно пристать к восточному берегу. — И Цзиндэ пригрозил: — Я прикажу вырыть яму. Если ты к утру не выдумаешь подходящей стратагемы, я прикажу закопать тебя на один чи [5] . Если не сможешь представить стратагему до полудня, прикажу закопать тебя на два чи. Если же и к вечеру стратагема не будет готова, тебя закопают на три чи. Если и тогда ты не измыслишь стратагемы, тебя похоронят живьем.
Вместе со своими друзьями Чжан Хуань изобрел такую стратагему: надо купить много сот громадных бревен и нанять плотников, чтобы они построили деревянный город. С обеих сторон от городской стены следовало соорудить несколько домов. Пол перед домами должен быть покрыт песком и глиной и засажен травой и цветами. Должны быть в городе и улицы. Одно из войсковых подразделений будет играть роль горожан, весьма дисциплинированных. Посреди города будет возведен для императорского местопребывания трехэтажный «Павильон Безветрия». В нем будут возносить молитвы буддийские монахи. Этот деревянный город должен будет сразу же отправиться в плавание. Лишь только поднимется буря, он как бы внезапно покажется из морских просторов и предоставит императору убежище от разбушевавшейся стихии. Император сойдет на берег, отдохнет в «Павильоне Безветрия», не будет больше видеть моря, а также болтаться туда-сюда, а то и падать от качки. Когда ветер уляжется, то окажется вполне реально убедить императора вновь взойти на корабль.
Стратагема Чжан Хуаня была признана достойной и проведена в жизнь. Через три месяца деревянный город был готов к отплытию. Его спустили на воду, и скоро он исчез из виду.
Через три дня Сю Маогун обратился к императору: — Ваше Величество, я гадал о погоде по костям инь-ян [6] . Ветра не будет в течение полугода. Что, если теперь мы поднимемся на корабли и переплывем море?
— Ну, если так... — сказал император и отдал повеление выступать.
Через три дня после отплытия вновь началась заметная качка. Император сказал: — Но это ведь признак надвигающейся бури. Я предпочел бы вновь повернуть вспять, в Шаньдун.
Сю Маогун сказал: — Ваше Величество, оставьте заботу. Впереди по курсу близко лежит место, где корабли могут бросить якорь.
Военачальник Цзиндэ сделал вид, что напряженно всматривается вдаль. Вдруг он сказал: — Ваше Величество, там впереди виднеется город. Мы можем направиться туда и укрыться от бурных волн. Император сказал; — Что это за город? Подвластен ли он мне? Сю Маогун отвечал: — Ваше Величество, я посмотрел по карте. Это крепость, построенная для укрытия от ветра. Она признает ваше владычество. Ваше Величество может сойти на берег и там избежать бури и волн.
— Ну ладно, — соизволил ответить Его Величество.
И так Драконов корабль [7] и весь военный флот бросили якорь у деревянного острова. Император и его спутники сошли на «берег». «Жители» города бросились ниц перед императором, Сыном Неба, и приветствовали его.
Император спросил: — Не найдется ли здесь тихого местечка, где можно отдохнуть?
Хорошо подготовленные жители острова препроводили императора в «Павильон Безветрия». А там его уже поджидала волшебная декорация покоя и отдохновения, благодаря которой ему удалось ото всего забыться.
Так император был, так сказать, «пристратагемирован» к переправе через море.

 2   Расторгнутая помолвка
     Чжугэ Лян (181 — 234), называемый также Кун Мин, в «Стратагеме (№ 32) открытых городских ворот» сидит на городской стене и, играя на цитре с гнутой декой, отгоняет своими боевыми мелодиями наступающего врага.
В 26 лет Чжугэ Лян еще не был женат. По тем временам это был уже весьма брачный возраст. Каждый день он занимался науками и играл на цитре с гнутой декой. Ему было и так хорошо. Его старший брат и невестка чего только не предпринимали, чтобы наконец ввести к нему, сироте, супругу. Но уже семь раз не воспользовался он случаем жениться. Из-за этого его невестка устроила ему сцену. Чжугэ Лян попытался ее унять: «Я боюсь спать с кем-либо в одной постели и при этом видеть разные сны». Невестка настаивала: «Брак — это небесное установление. Тут нельзя быть таким же разборчивым, как при покупке осла или лошади. В самом деле! Уже семерых подобных феям девушек предложила я тебе. И ото всех ты отказался! Не собираешься ли ты ждать, пока родится на свет единственная, предназначенная тебе?»
Чжугэ Лян знал, как хотели его брат и невестка, чтобы он завел семью. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как сказать; «Пожалуйста, невестушка, поищите еще для меня!» Невестка отвечала: «Я подумываю о восьмой дочери семейства Чжу, что у восточных городских ворот». Чжугэ Лян спросил: «А как обстоят дела с ее совершенствами и талантами?» Невестка подняла его на смех: «Совершенства? Таланты? Необразованность для женщины — добродетель!»
Когда она заметила, как качает головой Чжугэ Лян, она продолжала настаивать: «Я так решила! Никаких отговорок! Я не выйду из этой комнаты, пока ты не скажешь "да"». Чжугэ Лян проговорил: «Если бы только моя невестка не ставила на первое место красивую внешность!»
Невестка продолжала уговоры: «Старая пословица гласит: "Искусный муж, красивая жена"! Ты — человек с большими талантами. Тем более тебе подобает прекрасная супруга. Или ты хотел бы жениться на уродине?» Чжугэ Лян произнес: «Да нет, она не обязательно должна быть уродлива, Однако, когда ты сказала "уродина", мне кое-что пришло на ум».
Невестка тут же захотела узнать, о ком он подумал. Чжугэ Лян пояснил: «У моего учителя Хуан Чэнъяня есть дочь. Ее зовут Хуан Чжэнъин. Я слыхал, что она обладает обширными знаниями и возвышенным умом...»
Невестка прервала его; «Что? Хуан Чжэнъин? Да ведь она прозвана Уродиной. С детских лет она выглядит страшилищем. Кожа у нее темная, как у рыбы вьюна. Уже много лет я ее не видела. С тех пор, наверное, она стала еще безобразнее».
Чжугэ Лян выслушал этот поток слов с улыбкой, но молча. Потом он проговорил: «Пока девушка созреет, это все может еще восемнадцать раз перемениться...»
Невестка снова прервала его: «Чем больше она изменялась, тем уродливее становилась!»
Чжугэ Лян сказал: «Невестушка, ухо не столь достойно доверия, сколь глаз. Я читал ее стихи. Пожалуй, она бы мне подошла. Прошу вас, повидайтесь с ней».

Хуан Чжэнъин и впрямь не была красоткой, но она была умна и прилежна. Помимо повседневных занятий рукоделием, она посвятила себя изучению книг. Ей минуло уже 24 весны, но никто еще не добивался ее руки, что причиняло ее отцу немалое беспокойство. От дочери это не укрылось. Тут неожиданно прибыла невестка Чжугэ Ляна. Фальшиво улыбаясь, она обратилась к отцу Хуан: «Я слышала, что в вашем саду выросли невиданно великолепные цветы. Нельзя ли мне взглянуть на них?»
Прямодушный отец провел ее в сад, где как раз в это время находилась его дочь со своей красивой служанкой. Невестка, увидев их издали, решила, что та из двух девушек, которая красива, и есть дочь, и внутренне порадовалась такому полному изменению внешности. Затем она открыла отцу истинную причину своего посещения. Дочь, слышавшая разговор сквозь заросли, крикнула: «Если ваш деверь вправду хочет меня в жены, пусть явится сам и составит обо мне представление! Чем раньше, тем лучше!»

Так и оставшись при своем заблуждении, невестка Чжугэ Ляна теперь знай поторапливала его, чтобы он как можно скорее отправился из своего жилища в горах Лунчжун к семейству Хуан в Синлян.
Она взялась его сопровождать. По дороге она все подстегивала коней. Они дико неслись вперед и — о ужас — сбили Мын Гунвэя, друга Чжугэ Ляна. Поднявшись на ноги, он спросил о причинах спешки. Услышав правду, он торопливо воскликнул: «Только не на этой девушке! Она на редкость уродлива». Невестка возмущенно одернула его. Тогда он обратился с предупреждениями к Чжугэ Ляну, которому желал в жены лишь прекраснейшую девушку в мире.
Чжугэ Лян спросил, а как обстоит у Хуан Чжэнъин с образованием. Что касается искусности, начитанности и возвышенного ума, друг мог отозваться о девушке только в самых похвальных выражениях. Невестка с удовольствием слушала эти восхваления.
Добравшись до Син
ляна, они услышали доносившиеся изнутри жилища семейства Хуан звуки игры на цитре — играла хозяйская дочь. Мелодия свидетельствовала о самом возвышенном образе мыслей, неподвластном превратностям судьбы. «Какая прекрасная игра!» — воскликнул Чжугэ Лян.
Отец девушки, узнав голос своего ученика, поспешил навстречу и ввел прибывших в гостиную. Чжугэ Лян пожелал увидеть дочь хозяина дома. За ней послали, но она заставила себя долго ждать. На самом деле она разглядывала Чжугэ Ляна из-за занавеси. Его выразительное лицо и статная фигура произвели на нее впечатление. Чтобы проникнуть в его сущность, она передала ему через свою красивую служанку стихотворение. По дороге служанка попалась на глаза невестке, которая как раз бродила по дому, пытаясь разыскать хозяйскую дочь.
Увидев служанку, она воскликнула: «А, вот ты где». Та, догадавшись о недоразумении, быстро удалилась.
Чжугэ Лян принял стихотворение и прочел его:
Сквозь занавеску увидела я
господина лицо.
Но по лицу не смогла разглядеть,
чтобы он в сердце таит.
Чтобы знакомство ближе свести,
надо бы поговорить.
В храм четырех сокровищ приди,
там тебя буду ждать.


Четыре сокровища означают четыре принадлежности ученого: плитку для растирания туши, тушь, бумагу и кисть. Чжугэ Лян сразу понял, что его приглашают в библиотеку.
Там его встретили две девушки, одна красивая, другая уродливая. Они пригласили его присесть. Сначала красивая спросила о его имени, возрасте и прочем. Затем заговорила уродливая: «Вы слывете человеком больших талантов. Почему же вы, в вашем возрасте, еще не обзавелись семьей?» Чжугэ Лян вежливо ответил: «В наши тревожные времена нелегко завести семью. Я пребываю в постоянных заботах о государственном благе, и мне трудно думать о браке». Некрасивая девушка сказала: «Из вашего ответа я заключаю, что вы стремитесь к высокому».
Эти слова наполнили Чжугэ Ляна удивлением. Откуда она может знать о его далеко идущих планах? Раз это мудрое заключение сделала некрасивая девушка, верно, она-то и есть хозяйская дочь?
«Моя невестка ошиблась», — подумал Чжугэ Лян. И он искренне признался: «Лю Бэй, дядя императора, хочет забрать меня со здешних гор и взять на службу, дабы я сопутствовал ему в защите находящейся в опасности Ханьской династии» (Страт.16.21: Трижды посетить соломенную хижину).
Хуан Чжэнъин спросила: «Вы еще в нерешительности?»
Этот вопрос вновь наполнил Чжугэ Ляна удивлением. Он отвечал: «Да, я хотел бы посоветоваться об этом с вашим отцом, который был прежде моим учителем».
Хуан Чжэнъин спрашивала дальше: «Что же заставляет вас колебаться?» Чжугэ Лян сказал: «Ныне государство раздроблено. Удельные правители разобрали его по частям. Возможно, лучше замкнуться в частной жизни и, возделывая поле, окончить свои дни в тиши и безвестности».
Красивая девушка захлопала в ладоши и воскликнула: «Конечно, следует завести семью и жить себе тихо и скромно, не домогаясь горных вершин!»
Чжугэ Лян обратился к другой и спросил ее мнение. Та отвечала: «Ваши таланты необычайны. И сами вы уже достигли широкой известности. Народ же мечтает о восстановлении Ханьской династии. А Лю Бэй умеет узнавать способных людей. Уже дважды находил он вас в вашей соломенной хижине. Я полагаю, что он явится и в третий раз».
Эта оценка также понравилась Чжугэ Ляпу. Уродливая девушка продолжила: «Вы получили и литературное образование, и военные знания, чтобы спасти народ и государство. Вы должны взять за образец Цзян Тань-гуна (Страт. 17.10: Рыбак выуживает царя), который служил основателю династии Чжоу. Ни в коем случае не следует оставлять сверкающий перл погребенным в темной земле».
Когда Чжугэ Лян услышал эти слова, его восхищение уродливой девушкой необычайно возросло. Им овладело решение спуститься с гор в широкий мир, и он поднялся, чтобы немедленно ехать домой. Служанка остановила его: «Вы же приехали ради сватовства!»
Чжугэ Лян отвечал: «Кто моя невеста, мне уже известно. Ею стала та, что выказала такое благородство, говоря со мной».
Хуан Чжэнъин очень обрадовалась, услышав это, но сказала: «Трижды обдумайте это! Ведь ваша невестка...»
Чжугэ Лян понял, что она имела в виду. Он прервал ее: «Не обращайте внимания. Жена моего брата хочет мне только добра».
«Не пугает ли вас, что скажут люди?» — настаивала она.
«Каждый пользуется своим ртом, как ему угодно. Но устремление моего сердца никто не отклонит от цели!»
Только теперь Хуан Чжэнъин подтвердила свое согласие. Она проговорила растроганно: «Видно, провидению так угодно, чтобы наши сердца отныне соединились».
В этот момент в комнату ворвалась невестка Чжугэ Ляна. Она все еще считала, что красивая служанка и есть Хуан Чжэнъин; поэтому она привлекла девушку к себе и спросила Чжугэ Ляна, решился ли он.
Служанка, смутившись, воскликнула: «Госпожа...» «Что еще за "госпожа"! — прервала ее та. — Зови меня просто "супруга моего брата"!»
Тут она заметила, что уродливая девушка глядит на нее, покраснев. У невестки сразу открылись глаза. В ужасе она спросила: «Принято ли уже решение?» Хуан Чжэнъин молча склонила голову. Невестка взглянула на Хуан Чжэнъин, затем на Чжугэ Ляна. Конечно, они совершенно не подходили друг другу! Тогда она силой подняла Чжугэ Ляна с кресла и вытащила его из библиотеки, по дороге бормоча: «Глупый мой молодой деверь! Глупый мой молодой деверь!»

Возвратившись в Лунчжунские горы, невестка продолжала настаивать, чтобы Чжугэ Лян изменил свое решение. Но тот не отвечал ни да ни нет и только лукаво улыбался, чем поверг невестку в полнейшую панику.
Однажды к ним приехал в гости Мын Гунвэй, и невестка упросила его поговорить с Чжугэ Ляном. Тот, однако, не стал вступать в разговор и тихо сидел, продолжая читать книгу. Невестка прямо кровавым потом обливалась — она боялась за свою добрую славу, ведь люди припишут ее небрежению то, что деверь ее сосватал такую уродливую жену. Поэтому она поставила Чжугэ Ляну ультиматум: «Если ты не расторгнешь помолвку, то я тебе больше не невестка, а ты мне не деверь».
Мэн Гунвэй стал уговаривать Чжугэ Ляна (который был сиротой): «Ведь жена твоего старшего брата тебе все равно что мать. Ты должен ее слушаться».
Что было поделать Чжугэ Ляну? Он не хотел нарушать брачного обещания, но не хотел и причинять горе невестке. И тут ему пришла в голову мысль. Он сразу же взял кисть и составил документ о разрыве помолвки с Хуан Чжэнъин. Эту бумагу он передал Мэн Гунвэю. Тот принял бумагу и прочел следующее стихотворение:
Уродливо твое лицо — как можешь ты быть супругой моей?
Вчера я пожалел тебя, сегодня уж нет к тебе любви.
Прости! Ты видишь — постоянства в текучей этой жизни нет.
Увы, какое обещанье несокрушимо для измены?!


Радостный и удовлетворенный, взял его друг бумагу и спрятал ее в рукав. Обрадовалась невестка. Мын Гунвэй охотно взялся за неприятное поручение и передал известие о разрыве помолвки семье Хуан.
Когда отец Хуан прочел письмо Чжугэ Ляна, его охватила печаль. Тут же послал он за дочерью. Та никак не хотела верить сообщению отца, но глаза ее невольно наполнились слезами,
Мын Гунвэй передал ей собственноручное письмо Чжугэ Ляна. Когда девушка прочла стихотворение, ее слезы высохли. «Отец!» — радостно воскликнула она. Мын Гунвэй взглянул на нее в изумлении: не сошла ли она с ума?

Написав это письмо, Чжугэ Лян стал вести себя так, как будто переродился. Невестка предлагала ему все новых и новых невест, а он внимательно рассматривал ее предложения. Только вот всегда настаивал на том, чтобы без сопровождения посетить семью невесты. И каждый раз, вернувшись, он давал невестке отрицательный ответ, причем весь лучился от радости.
Невестка как на раскаленных углях сидела, но ничего не могла возразить. Как-то она спросила свою служанку, действительно ли ее деверь посещает все эти семейства.
«Да, — отвечала та, — только ни одна девушка ему не понравилась».

Наконец долгое ожидание кончилось. Однажды Чжугэ Лян сообщил невестке, что он нашел себе подходящую жену и через три дня женится. Невестка очень обрадовалась, думая: «Кого бы он там ни выбрал, конечно, она лучше, чем ужасная Хуан».
Начались приготовления к празднеству. Когда в день свадьбы прибыла украшенная цветами повозка с невестой, все выстроились у входа, чтобы поздравить ее. Невесту, скрытую покрывалом, провели в праздничный зал. Она медленно подняла покрывало. И что же? Это оказалась Хуан Чжэнъин! Невестка и Мэн Гунвэй застыли, как пораженные громом.
Затем невестка обратилась к Мэн Гунвэю и спросила прерывающимся голосом: «Так ты не передал сообщения о разрыве помолвки?» В поисках помощи Мэн Гунвэй оглянулся на Чжугэ Ляна.
Тот спросил: «А ты не можешь припомнить стихотворение, бывшее в письме?»
Действительно, Мэн Гунвэй помнил стихотворение наизусть:
Уродливо твое лицо — как можешь ты быть супругой моей?
Вчера я пожалел тебя, сегодня уж нет к тебе любви.
Прости! Ты видишь — постоянства в текучей этой жизни нет.
Увы, какое обещанье несокрушимо для измены?!


Произнеся его, он воскликнул: «Ах, ну и поймал ты меня на удочку!»
Невестка ничего не понимала. Мэн Гунвэй обратился к ней: «Дело в том, что это было "стихотворение сокровенных окончаний"».
«Что это такое?» — спросила невестка.
«Это стихотворение, в котором последние иероглифы каждой строки составляют отдельную строку. Здесь такая фраза: "Моей любви нет измены"».
Теперь оставалось только, чтобы Хуан Чжэнъин успокоила рассерженную невестку. Она почтительно заговорила с ней, указала на свою духовную близость с Чжугэ Ляном и закончила: «Он применил стратагему "Обманув небо, переплыть море". О почтенная невестка! Смиритесь, пожалуйста, с происшедшим и не препятствуйте нам!»
И так, искренними мольбами, Чжугэ Лян и его супруга в конце концов смягчили невестку.

     Эту историю я заимствовал из вышедшего в китайском Театральном издательстве альбома «Чжугэ Лян чжао цзинь» («Чжугэ Лян на смотринах». Пекин, 1985). Современный, созданный Чжао Куйхуа текст, конечно, ни в коей мере не свободен от упреков историков. Однако писатель и государственный деятель Тао Цзунъи в своем двадцатитомном труде (основанном на более чем шестистах ныне частично утерянных книгах) «Стена письмен», в разделе «Сообщения о Сянъяне» (ныне округ в провинции Хубэй, на западе которого находятся горы Лунчжун), пишет о помолвке Чжугэ Ляна с дочерью Суана. Уродливость ее Тао Цзунъи описывает, указывая на ее «желтые волосы и темную кожу». Кроме того, он упоминает, что люди насмехались над девушкой и над ее свадьбой с Чжугэ Ляном.
Каким образом Чжугэ Лян применил Стратагему №1 (понимаемую в широком смысле)?
В стихотворении, которое читали все действующие лица, он ухитрился одновременно передать два диаметрально противоположных утверждения: что он разрывает помолвку и что он настаивает на ее сохранении. Только хитроумная невеста поняла второй смысл и начала с того дня вместе с Чжугэ Ляном (который после разрыва помолвки стал часто выезжать из дому — конечно, не только чтобы повидаться с другими кандидатками) готовиться к свадьбе.
В то время как Чжугэ Лян без помехи занимался воплощением своих брачных планов, невестка и друг пребывали в убеждении, что он следует их желаниям. Таким образом, женитьба Чжугэ Ляна на некрасивой девушке, то есть как раз то, чего они хотели избежать, произошла, так и не вызвав заранее никаких подозрений.
И так Чжугэ Лян, «обманув небо» — свое ближайшее окружение, — «преодолел море», то есть без помех переждал критическое время до самой свадьбы. Когда он наконец прибыл к назначенной им самим брачной пристани, невестка перед лицом свершившегося факта не смогла уже не сохранить хорошую мину при нежелательном для нее повороте игры.

 3   Упражнения в стрельбе перед городскими воротами
     В еще более древние времена произошла следующая история, которая в обеих вышеуказанных публикациях о 36 стратагемах приводится как демонстрирующая применение Стратагемы №1.
     Однажды один из находившихся в ведении Кун Жуна (153 — 208) городов осадили враги. Как устоять без помощи извне?
Средство нашел некий Тай Шицы. На следующий же день он в сопровождении еще троих всадников выехал за ворота осажденного города. Расположившиеся лагерем на некотором удалении вражеские воины с удивлением наблюдали за этой прогулкой. Тай Шицы спешился, установил у городской стены мишень и стал вместе со своими людьми упражняться в стрельбе. Когда они расстреляли все стрелы, все четверо сели на коней и вернулись в город.
На следующий день все повторилось. Во вражеском лагере некоторые воины поднялись взглянуть на выезд, но остальные продолжали лежать и даже не повернулись в ту сторону. То же происходило и на третий день, причем уже ни один из вражеских воинов не счел упражнения в стрельбе достойными внимания. Наконец, на четвертый день Тай Шицы посреди этого занятия вдруг вскочил в седло, сильно ударил коня хлыстом и как стрела промчался сквозь кольцо врагов, увозя с собой донесение с просьбой о помощи. Когда враги опомнились и бросились вслед, он был уже за горами.

     Эта история, поясняющая Стратагему № 1, приведена в «Саныпилю цзи синь бянь» («36 стратагем в современной обработке», изд. 5-е. Пекин, 1987).

 4   Передислокация войск суйским военачальником Хэ Жоби
     В 589 г. династия Суй решила захватить лежащий к югу от реки Янцзы город Чэн. Перед выступлением суйский военачальник Хэ Жоби трижды предпринимал перемещения и концентрацию войск. На третий раз чэнцы настолько потеряли бдительность, что внезапная атака суйцев почти не встретила сопротивления и увенчалась полным успехом.

     В объяснительной притче «В доме над морем» (имеется в виду первая, более старая, версия) императора уверили, что дорога ведет в дом, в то время как она вела к совершенно иной цели — на борт корабля. В истории «Упражнения в стрельбе перед городскими воротами» перед вражескими воинами разыгрывалась безобидная тренировка, усыпившая их бдительность и позволившая прорваться через окружение, чтобы предупредить союзников.
Если очистить Стратагему №1 от пестрой шелухи ее образного языкового выражения, выходит наружу ее общее значение: маскировка цели, пути или направления. Настоящий путь оказывается совсем другим, в отдельных случаях противоположным предполагаемому.
В свете Стратагемы № 1 в Китае до сих пор принято излагать различные внутри- и внешнеполитические события.

 5   Размахивая красным знаменем, выступать против красного знамени
     В частности, в сокрытии истинной цели с помощью отвлекающей маскировки обвинялся Линь Бяо в следующей формулировке: «Ни на минуту не выпуская из рук цитатника Мао, постоянно возглашая Мао славу, в глаза он говорит красиво, исподтишка же кует планы убийства».
     Когда в середине 70-х годов в немилость впал Дэн Сяопин, ему приписывали использование Стратагемы №1 — затемнения истинного курса.
В тогдашней газетной кампании можно было прочесть, например, такое: «Чтобы воплотить свою ревизионистскую программу, Дэн Сяопин сфабриковал три лживых документа: "Об общей программе совместной работы партии и всего народа", "Некоторые проблемы научной и технической работы" и "Некоторые вопросы ускорения промышленного развития". Общий знаменатель всей этой сорной травы — множество цитат из произведений революционных классиков... Это типичное свойство того рода авторов, которые на словах демонстрируют свое знание марксизма, на деле же отреклись от него».
Согласно китайской прессе, сокрытие истинной цели (а именно политики, служащей удовлетворению личных амбиций) являлось основным приемом в деятельности «банды четырех». Тогдашний председатель Коммунистической партии Китая Хуа Гофэн так охарактеризовал их в правительственном сообщении от 26 февраля 1978 г.: «Банда четырех — это клика... двурушников самого низкого пошиба, которые умеют ловко маскироваться. Они постоянно размахивают красным знаменем в битве против красного знамени, выставляют над собой боевые стяги борьбы с реставрацией капитализма, чтобы реставрировать капитализм, и громко провозглашают антиревизионистские лозунги, чтобы отвлечь внимание от своей ревизионистской деятельности. Их "революционное" поведение должно было скрывать под собой их истинную сущность».
То, что прежде оценивалось как доказательство ревностной преданности Мао, после их падения виделось уже в свете Стратагемы №1. Не вызывавшие некогда никакого сомнения поступки и высказывания теперь казались чистым маневром, направленным на сокрытие настоящей линии, антисоциалистической.
Газеты «Жэньминь жибао» и «Гуанмин жибао» эксплицитно указывали на Стратагему №1. Чаще, однако, китайские средства массовой информации применяли цветистые описания этой стратагемы в современном духе, вроде «Носить красные шапки, но иметь черное сердце» или уже упоминавшегося «Размахивая красным знаменем, выступать против красного знамени».
     Анализ под углом зрения Стратагемы №1 часто можно встретить во внешнеполитических комментариях китайской прессы.
Поскольку еще Ленин (соответствующий пассаж доныне цитируется в Китае) обвинял некоего г-на Левицкого в том, что последний отрекается от ревизионизма, чтобы скрыть собственный ревизионизм, многочисленные политические заявления Советского Союза толкуются не в их буквальном смысле, но в прямо противоположном.
Так, например, Советский Союз обвиняли в том, что истинная цель его южноафриканской политики — достижение превосходства стратегических вооружений, а также обеспечение стратегического морского пути вокруг Европы. «Антирасизм» Советского Союза и «поддержка народно-освободительных движений» служили, по мнению китайцев, лишь маскировкой истинных целей.
«Агрессоры, яростно подготавливающие новое наступление, особенно старательно и громогласно трубят о мире и разоружении», — говорится в одном из комментариев о советской политике; в другом месте упоминается о «музыке мира, предназначенной для того, чтобы заглушать грохот пушек».
По мнению китайских обозревателей, Советский Союз достиг к тому времени ощутимого военного превосходства в Центральной Европе, но пытался еще увеличить его под прикрытием фраз о «сохранении равновесия».
Особенно большое значение для этой маскировки и отвлекающих маневров, согласно китайскому анализу, имел советский лозунг «разрядки». С одной стороны, он позволял представить выраженное европейской Конференцией по безопасности признание неприкосновенности послевоенных границ как «огромный успех разрядки», хотя для Советского Союза здесь в первую очередь существенна была неприкосновенность его сферы влияния в Восточной Европе. С другой стороны, он вовсе не полагал необходимым следствием этого признания замораживание социального статус-кво. Советский Союз не видел препятствий для того, чтобы «поддерживать борьбу других народов за свободу и прогресс».
По мнению китайских аналитиков, это означало, что Советский Союз присвоил себе право вмешательства во внутренние дела во всем мире. В результате Конференция по безопасности и сотрудничеству в Европе превратилась в «небезопасную конференцию в Европе», использованную Советским Союзом для достижения перевеса над Западом (китайская пресса, 1978 — 1980).
     Но не только политика Советского Союза рассматривалась сквозь призму Стратагемы №1. В 1982 г. обеим сверхдержавам, и Советскому Союзу и США, было предъявлено обвинение в том, что они, размахивая флагом «мирного разоружения», в действительности предпринимают безудержное наращивание военной мощи, а позднее к этому обвинению еще прибавился упрек в том, что «ограниченная разрядка на длительный срок» была возможна между ними благодаря их обусловленным гонкой вооружений чрезмерным экономическим запросам («Жэньминь жибао», 31 декабря 1987).
Наконец, точно таким же образом, по мнению китайской прессы, Вьетнам, прикрываясь вымышленной китайской угрозой, начал агрессию против Камбоджи («Жэньминь жибао», июль 1983).
     Насколько глубокие корни пустила Стратагема №1 в образе мыслей китайцев, демонстрируют также внешнеполитические карикатуры.
Обычно Советский Союз представляется на них как кровожадный аллигатор, прикрывающий зубастую пасть платочком с надписью «прирожденный вегетарианец».
На другой карикатуре Советский Союз изображался в виде акулы в очках, широко открытая пасть которой заглатывала одну за другой маленьких рыбок. Выступающая над поверхностью часть ее тела имела форму черного корабля и снабжена была надписью: «Мирное сотрудничество».
На третьей карикатуре советские солдаты в Афганистане из могилы прокапываются в направлении нефтяных стран Ближнего Востока. Это происходит за ширмой, на которой нарисованы два голубя мира («Жэньминь жибао», 1978 — 1982).
На два применения Стратагемы №1 в XX столетии указывает упоминавшаяся книга о 36 стратагемах, вышедшая в 1987г. в пекинском Издательстве Народно-освободительной армии: «Во Второй мировой войне немецкая сторона 29 раз начинала перемещение войск в направлении французской границы; в результате, когда началось решительное наступление, французы не сразу поняли, что происходит.
Сходным образом арабы подготавливали в 1973 году Йом-Кипурское нападение. После «шестидневной войны» 1966 года они ежегодно проводили военные маневры, во время которых войска концентрировались у Суэцкого канала. Под прикрытием очередных маневров они и начали наступление в день Йом-Кипур». (Йом-Кипур — День Жребия, иудейский религиозный праздник.  О его происхождении см.: Ветхий Завет, кн. Эсфирь.)
Такая же интерпретация египетского отвлекающего маневра в войне «Йом-Кипур» дается в работе Хаима Герцога «Финал в пустыне — уроки Йом-КипурсЮой войны» (2-е изд. Берлин — Франкфурт-на-Майне, 1985, китайский перевод — Изд-во Народно-освободительной армии, Пекин, 1984).

Закончим главу о Стратагеме №1 фразой из комментария в «Саньшилю цзи» («Мибэнь бинфа») («36 стратагем. Тайная книга военного искусства»): «Весьма часто как раз общеизвестное скрывает под собою глубочайшую тайну».
 

 
 
 

О
Г
Л
А
В
Л
Е
Н
И
Е

____

китай клуб
мероприятия
организации
фоторепортажи
махинации
история
верования
философия
искусства
цигун
ушу
лингвистика
форум


главная
концепция
обучение
объявления
клуб бронникова
лаборатория пространств
интерактив лаборатория
адвокат клуб
пресса
вернисаж
библиотека
словарь
гостевая
рассылка

   

_________

СТРАТАГЕМА № 2
_________

Комментарии

[1] Синолог-детектив
     Изучение китайского языка и исследовательская работа привели меня в 1971 — 1973 гг. в Тайбэй, в 1973 — 1975 гг. в Токио и в 1975 — 1977 гг. в Пекин. Еще в Тайбэе, в самом начале моих занятий Дальним Востоком, я впервые услышал о 36 стратагемах. В Центре языковой подготовки Тайваньского университета о них бегло упоминала мой профессор китайского языка, госпожа Бай Чжэнши. Сама она о них ничего точно не знала, почему я и обратился к моим китайским соученикам. Довольно скоро я получил от них список 36 стратагем. Я с удивлением понял, что и для них самих это явление отчасти загадочно. Мой интерес, естественно, возрос. Отныне стратагемы, так сказать, не шли у меня из ума. Я охотился за смыслом состоящих из трех, максимум из четырех иероглифов названий стратагем. Это было нелегко.
Прежде всего никто из опрошенных профессоров и студентов не смог разъяснить мне скрытый смысл Стратагемы №1. Они все время переводили второй иероглиф как "небо", а не как "император". Согласно этой версии, распространенной ныне и на Тайване, и в Китае, перевод звучит так: «Обманув небо, переплыть море». Только один из профессоров Пекинского университета в 1976 г. указал мне на связанную со Стратагемой № 1 притчу и ее источник: биографию генерала Сюэ Жэньгуя (614 — 683) в «Юн Лэ да дянь» («Энциклопедия времени правления Юн Лэ», 1403 — 1424), старейшем в мире и крупнейшем энциклопедическом труде.
Через несколько лет я получил подтверждение указанию пекинского профессора в цзилиньском издании «Мибэнь бинфа. Саньшилю цзи» («З6 стратагем. Тайная книга военного искусства») и в опубликованном в Тайбэе труде «Саньшилю цзи мибэнь цзицзе» («Тайная книга 36 стратагем с толкованиями»). Все это относится к первой из толковательных притч.
     Что касается второй притчи, потребовались длительные исследования, прежде чем было обнаружено первое указание — в одной из статей У Гу в журнале «Шэхой кэсюэ чжаньсянь» («Фронт общественных наук». Чанчунь, 1978). Там цитировалась фраза, включающая формулировку Стратагемы №1, из слегка фантастического исторического романа «Шо Тан» («Рассказы эпохи Тан»). Но я не нашел этой фразы ни в одном доступном тайваньском или китайском издании этого романа — все они основаны на одном и том же обработанном и сокращенном издании XIX в. Не более полезными оказались для меня западные синологические библиотеки. Наконец в 1986 г. в одной из пекинских библиотек я нашел издание романа, датированное 1736 г. И тут мои поиски увенчались успехом: передо мной лежала вторая версия, слегка сокращенный перевод которой приведен выше. Стратагема была названа здесь прямо в заглавии главы романа: «Мань тянь чжи Тай Цзун го хай» («Стратагема обмана императора переправила императора Тай Цзуна через море»). Итак, лишь погрузившись в прошлое Китая, можно расшифровать Стратагему №1.

[2] Второй танский император Тай-цзун — Ли Шиминь продолжил на северо-востоке политику завоеваний, начатую еще предшествующей Суйской династией. Интересы империи в борьбе за морские коммуникации и влияние на племена, обитавшие в Маньчжурии, сталкивались здесь с интересами северокорейского государства Когуре. На Корейском полуострове существовало тогда три государства: Когуре (на севере), Силла (на юго-востоке полуострова) и Пэкче (в северной и юго-западной частях полуострова), которые вели между собой борьбу за объединение страны. Китай решил вмешаться в ход этой борьбы, выступив в поддержку государства Силла. Три крупных похода в Корею в начале VII в. закончились полной неудачей. Из 350-тысячной армии, вторгшейся на полуостров в 612 г., в пределы империи возвратилось лишь около 3 тысяч человек.
Ли Шиминь хорошо помнил этот урок. Поэтому он и не решался пересечь море. Когда же он сделал этот шаг и в 645 г. его войска приблизились к стенам Пхеньяна, им все равно пришлось отступить под натиском корейской армии.
Но стратагемность предполагает не только планы, рассчитанные на конкретный, сиюминутный случай, но и стратегию, определяющую линию поведения, например, государства на десятки, а иногда и более лет. Такой была и «корейская стратагема» Китайской империи.
Преемник Ли Шиминя, император Гао-цзун (650 — 683), продолжал наступление на Корею. В 660 г. его армия, насчитывавшая 100 тысяч воинов, высадилась на юге Корейского полуострова и разгромила войска государства Пэкче. Одновременно китайские армии вторглись и с севера в Когуре, но Пхеньян им опять не удалось взять. Пэкче обратилось за помощью к Японии. Но объединенные силы Танской империи и государства Силла разгромили прибывший на помощь Пэкче японский флот. В 668 г. пал Пхеньян. Правителям Силла, помогавшим империи сокрушить своих соперников на Корейском полуострове, пришлось пережить горькое разочарование во вчерашнем союзнике и признать себя вассалом Китая. Территории Когуре и Пэкче были разделены на 9 военных округов и присоединены к Китаю. Пхеньян стал центром провинции Аньдун (Умиротворенный Восток). Однако через некоторое время Силла возглавило народную борьбу за изгнание китайских войск с полуострова и объединило Корею. Империя временно отступила, перенеся свои административные органы на Ляодунский полуостров.

[3] Здесь следует учитывать два обстоятельства. Во-первых, китайские средневековые суда были плоскодонными и не приспособленными к плаванию в открытом море. Обычно они совершали лишь каботажные вояжи, не удаляясь от берега, чтобы спастись в случае непогоды.
Во-вторых, в походах китайские военачальники пытались предугадать исход своего предприятия, основываясь на благовестных или, наоборот, дурных предзнаменованиях. В данном случае внезапно разразившаяся буря могла расцениваться как неблагоприятное предзнаменование.

[4] В те времена в Китае было уже около 200 крупных и множество мелких городов. В период правления Танской династии они стали средоточием ремесла и торговли. Крупнейшим городом был столица империи Чанъань (совр. Сиань в пров. Шэнси). Город представлял собой в плане почти правильный четырехуголь­ник со сторонами около 10 км с запада на восток и 9 км с юга на север. Он стал образцом «решеточной» планировки многих городов Восточной Азии, а позднее Европы и Америки. В первой половине VIII в. его население достигало миллиона жителей. Остатки окружавших город мощных стен с восемью монументальными воротами сохранились до наших дней.

[5] Харро фон Зенгер употребляет здесь немецкое слово «Klafter», которое обычно переводится как «сажень». Однако очевидно, что речь идет о китайской мере длины «чи», равной 32 см.

[6] Гадание по костям берет начало еще в Древнем Китае. Чаще всего использовались черепашьи панцирные кости. На них наносились либо определенные тексты, либо гадательные символы. В данном случае Сю Маогун дает понять, что он использовал символы — триграммы или гексаграммы — главной гадательной книги, «И цзина», в которых «инь» означает «теневые», отрицательные черты, а «ян» — «световые», положительные. Широко были распространены также гадание на стеблях тысячелистника и множество других способов попытаться угадать судьбу человека и ход событий.

[7] Дракон — символ Китая и символ императорской власти. Императорские одежды были расшиты золотыми драконами. Отсюда и выражение: Драконов, т.е. императорский, корабль.
 

 
 
 

- человек - концепция - общество - кибернетика - философия - физика - непознанное
главная - концепция - история - обучение - объявления - пресса - библиотека - вернисаж - словари
китай клуб - клуб бронникова - интерактив лаборатория - адвокат клуб - рассылка - форум